«Вам сказано, око за око, а я вам говорю, не противьтесь злу» — эти слова из Нагорной проповеди легли основой термина «ненасилия», который при жизни проповедовали Лев Толстой и Мохандас Ганди. Идея пассивного сопротивления злу объединила двух великих философов и миротворцев, и, хотя они ни разу в жизни не увиделись, их переписка длилась несколько лет, вплоть до смерти Толстого в 1910 году.
Непротивление злу насилием  Знакомство Ганди с философией Толстого началось с прочтения Махатмой книги русского писателя и мыслителя. В своей автобиографии Ганди говорит о том  влиянии, которое оказал на него Лев Толстой, о том, что чтение первого попавшего ему в руки сочинения Толстого его «потрясло» настолько, что все прочие книги показались ему «ничтожными в сравнении с независимостью мысли, глубокой нравственностью и искренностью Толстого». Позднее он говорил: «Три современника оказали на меня сильное влияние: Райчандбай своим непосредственным общением со мной, Толстой своей книгой «Царство божие внутри вас» и Рескин своей книгой «У последней черты». В одном из писем Толстой в 1910 писал Ганди: «… ваша деятельность в Трансваале, как нам кажется на конце света, есть дело самое центральное, самое важное из всех дел, какие делаются теперь в мире, и участие в котором неизбежно примут не только народы христианского, но всякого мира».  И в самом деле, идеи двух людей, живущих в разных концах света, разной жизнью, вдруг оказались удивительно похожими. Толстой, который большую часть жизни вел совершенно мещанский образ жизни (и умудрился проиграть даже графский дом в Ясной поляне, после чего вся семья, в который было 12 детей, была вынуждена перебраться в маленький флигель), после 50 лет понял, что основной вопрос жизни один: «В чем смысл жизни?». Это был для него мучительный период: все, что было ранее, потеряло значение. И с этого момента начались духовные поиски писателя, который перерождался как философ, мыслитель. Он обращается к религии — христианству, пытается самостоятельно осознать Библию. В своих он работах говорит, что главное, с его точки зрения в христианстве — это заповедь любви. Он сопоставляет  Ветхий и Новый завет, и говорит о том, что основной моральный закон Ветхого завета — это «око за око, зуб за зуб». Основное отличие Нового завета в том, что в нем Христос впервые призвал людей к всеобщей любви, там впервые была сформулирована заповедь любви, и в произведениях Толстого очень часто цитируются слова из Нагорной проповеди: «Вам сказано, око за око, а я вам говорю, не противьтесь злу». И если закон любви, считает Толстой, это основной смысл, основное содержание Святого писания, то что противоположно этому, что мешает человеку жить по закону любви? И Толстой дает ответ: насилие. В этот момент рождается теория Толстого, которую он назвал «непротивление злу насилием».  Махатма Ганди, на другом конце света, борясь с расовой дискриминацией, также формулирует закон ненасилия. Ганди первым вводит в культуру слово «ненасилие». На санскрите «химса» — это насилие. Ганди добавляет частичку «а» — отрицание, и создает термин — «ненасилие». Этот термин во всех европейских языках есть просто калька понятия Ганди «ахимса» — ненасилие. Английское «nonviolence» — тоже ненасилие. «Violence» — насилие,  «nonviolence» — ненасилие. 
Близкие люди В 1909 году, во время учебы в Лондоне, Ганди впервые пишет Толстому: «Мне выпало счастье изучать ваши писания, произведшие глубокое впечатление на мое мировоззрение (...) Я знаю, что те, кто чтит вас и пытается следовать Вам, не имеют права отнимать Ваше время и, насколько могут, должны воздерживаться чем-либо затруднять Вас. И все же я, абсолютно неизвестный Вам человек, осмеливаюсь обратиться к Вам с этим письмом ради истины и с целью услышать Ваш совет относительно тех вопросов, решение которых Вы сделали задачей Вашей жизни».  Получив благожелательный ответ от Толстого, почти через полгода Ганди пишет ему второе письмо: «Вы, вероятно, припомните мою переписку с Вами, когда я временно был в Лондоне. Как Ваш скромный последователь, посылаю вам при сем книжку, написанную мною. Это мой собственный перевод с языка гуджарати. Любопытно, что правительство Индии конфисковало книгу на этом языке. Поэтому я поспешил с опубликованием перевода. Мне не хотелось бы беспокоить Вас, но, если позволит Ваше здоровье и если Вы найдете время просмотреть книжечку, излишне говорить, что Ваша критика этого сочинения будет для меня в высшей степени ценной». Второе письмо от Ганди и прочтение его произведения показывает Толстому, как близки их идеи. Он пишет об этом в письме своему другу Владимиру Черткову: «Сейчас и вчера вечером читал присланную мне с письмом книгу (одну раньше, другую после) одного индусского мыслителя и борца против английского владычества Gandhi, борющегося посредством Passive Resistance. Очень он близкий нам, мне человек. Он читал мои писания, перевел на индусский язык мое письмо индусу, его же книга Indian Home Rule по-индусски была запрещена британским правительством. Он просит моего мнения об его книге. Мне хочется подробно написать ему. Переведете вы мое такое письмо?»  Второе письмо от Толстого Ганди получил за несколько дней до смерти русского писателя и не успел на него ответить. Тем не менее, второе письмо Толстого наиболее эмоционально, в нем чувствуется открытость, зарождение дружбы.  Толстой рассуждает об идее ненасилия через призму христианства — в этом он остается исключительно русским философом, который считал, что, конечно же, процесс борьбы со злом путем непротивления начнется в России.  «Чем дольше я живу, и в особенности теперь, когда живо чувствую близость смерти, мне хочется сказать другим то, что я так особенно живо чувствую и что, по моему мнению, имеет огромную важность, а именно о том, что называется непротивлением, но, что в сущности есть не что иное, как учение любви, не извращенное ложными толкованиями. То, что любовь, т.е. стремление душ человеческих к единению, и вытекающая из этого стремления деятельность есть высший и единственный закон жизни человеческой, это в глубине души чувствует и знает каждый человек (как это мы яснее видим на детях), знает, пока он не запутан ложными учениями мира. (…) Думаю, что он яснее всего был высказан Христом, который даже прямо сказал, что в этом одном весь закон и пророки. Но мало этого, предвидя то извращение, которому подвергается и может подвергнуться этот закон, он прямо указал на ту опасность извращения его, которая свойственна людям, живущим мирскими интересами, а именно ту, чтобы разрешать себе защиту этих интересов силою, т.е., как он сказал, ударами отвечать на удары, силою отнимать назад присвоенные предметы и т.п. Он знает, как не может не знать этого каждый разумный человек, что употребление насилия несовместимо с любовью как с основным законом жизни, что, как скоро допускается насилие, в каких бы то ни было случаях, признается недостаточность закона любви, и потому отрицается сам закон». Толстой в своем письме пишет о том, что каждый христианин во всем мире чувствует это неразрешимое внутреннее противоречие: «Противоречие этого все росло вместе с развитием людей христианского мира и в последнее время дошло до последней степени. Вопрос теперь стоит, очевидно, так: одно из двух: или признать то, что мы не признаем никакого религиозно-нравственного учения и руководствуемся в устройстве нашей жизни одной властью сильного, или то, что все наши, насилием собираемые, подати, судебные и полицейские учреждения и, главное, войска должны быть уничтожены». На этом их переписка обрывается, но в своих многочисленных работах, написанных после смерти Толстого, Ганди не раз ссылается на «русского титана», как на «высочайший моральный авторитет». 20 век, один из самых жестоких в мировой истории, противопоставил насилию двух великих людей, которые своей деятельностью, своей жизнью сумели превратить в принцип практической жизни достаточно абстрактный, культурный принцип ненасилия.  Анастасия Массалова